Михаил Шаньков

Скажите, а были ли у Вас сомнения в правильности выбранного пути?

Сомнения были в том, а смогу ли я пробить себе тропу в этот мир искусств. Конкуренция в те времена была бешеная. Ведь тогда все это было более доступно - работай, прилагай усилия и ты станешь художником. В советское время творческая профессия давала возможность делать то, что человек хочет, например, путешествовать, и многих это привлекало свободой. Никто не требовал от художника рисовать только Ленина, можно было писать, что нравится. Заработать на жизнь было не трудно. Например, можно было поехать в колхоз, сделать там роспись в клубе, заиметь серьезные деньги, а потом целый год на них жить и заниматься творчеством, писать то, что считаешь нужным.
А сейчас никто не постучит к художнику в дверь, молчит телефон...

Насколько мне известно, Вы закончили Суриковский институт, мастерскую Глазунова?

Да, все правильно. В Суриковском институте у Глазунова была своя мастерская портрета. Она шла в разрез с общими правилами – обычно мастерскую художник выбирает после двух курсов, а к Илье Сергеевичу сразу шли на первый. Поскольку Глазунов понимал, что к третьему курсу молодежь уже испорчена, ее восприятие искусства уже складывается, и это очень тяжело исправить. В советские времена тематика картин была социалистическая, в отношении школы и техники господствовал суровый стиль. В 60 – е гг. художники нашли опору в творчестве мастеров 20-х, например шестидесятников вдохновило творчество Александра Дейнеки. К этому времени народ озверел от советских пафосных картин выполненных в духе суриковского реализма. Протест сурового стиля вышел лишь по отношению к дореволюционной реалистической форме, но содержание работ не изменилось - те же доярки, рыбаки, тема труда. Поэтому у них не было конфликта с властью, а у Глазунова – был. Но он всегда с ними умел договориться. Руководитель нашей мастерской полагал, что надо копировать старых мастеров и сочетать эту работу с натурными штудиями. Глазунов смог создать особую атмосферу, он привозил нам драпировки дивной красоты, кучи цветных слайдов из недоступных тогда европейских музеев, репродукции с шедевров живописи, буквально все. Над нами все смеялись, считали, что мы воскрешаем умерший труп. Поскольку все уже настолько осоветились, что забыли о том, что здесь, на этой же территории, до революции существовала культура. ничем не ниже европейской, и школа высокого реализма была. Но это никто не брал в расчет. Советские люди теперь любой современный реализм начали отождествлять со сталинским. Глазунов несмотря ни на что старался привить своим ученикам любовь к русской культуре, о которой уже начали думать в прошлом времени. Как я понимаю сейчас, Глазунов не имел никакой программы, он основывался только на своей интуиции, амбициозности и страстном желании возродить школу живописи в том виде, в каком она была до революции. В Суриковском институте также была мастерская Салахова, и в ней все было сосем не так, как в нашей мастерской. У Салахова учились все - и реалисты, и абстракционисты. Просмотры в мастерской Таира Теймуровича больше напоминали парижские биеннале, видимо, Салахов считал, что надо дать волю художникам, чтобы они создали современное искусство. В классе Глазунова была активная суровая академическая школа, и идея была такая: мы сейчас все вырастем и вместе с Глазуновым что-то замутим такое большое и интересное. Нас всех подхлестывало то, что мы идем в разрез с принятым советской школой живописи курсом. И таких молодых людей как мы в стране было полно. Я имею ввиду тех, кто хотел учиться искусству живописи по классическому образцу, а не играться в современное искусство в учебных мастерских. Но в нашей маленькой мастерской места на всех, конечно, не хватало. Вот Илья Сергеевич и решил взяться за школу не на шутку. Выдержал жестокую битву, отвоевав у милитаристов здание на Мясницкой. В итоге получилась Академия. Глазунов туда пригласил своих лучших учеников, при этом кто-то практически сразу от него ушел, кто-то, как я, оставался с ним долго. Я считаю, дело, которое сделал Глазунов в художественном образовании у нас в России - великая веха, он остановил скатывание в пропасть нашей традиционной художественной школы.

Михаил Юрьевич, скажите, почему Вы ушли из академии?

Работая в академии, я разрывался между преподаванием и творческой деятельностью. Мне захотелось основную часть своего времени посвятить творчеству - путешествовать, писать родные места, просто окунуться в самообразование с головой. Педагогическая деятельность мне в этом очень мешала. Я в силу своей любви к этому делу и ответственности очень много времени тратил на преподавание. Например, я не мог себе позволить просто прийти к себе в мастерскую, закрыться и работать, я обязательно гнал себя к студентам, чтобы сначала посмотреть, как у них дела. Меня это тормозило, и в конце концов я понял, что надо выбирать что-то одно. Но я не остановился в своей педагогической деятельности. Сейчас я второй год сотрудничаю с Современным Гуманитарным Университетом. На телестудии при университете я записал два цикла авторских программ “Беседы об искусстве”. Сейчас готовлю третий.

Расскажите, пожалуйста, подробнее об этом цикле.

В каждом цикле по восемь - десять передач. Каждая по двадцать пять минут. Я в них попытался прежде всего дать ответы на те вопросы, которые меня самого интересуют. Что в русском искусстве произошло, какие процессы, почему и как. Рассказываю все что знаю о ремесле, о тайнах красок, делюсь впечатлниями от поездок по миру с этюдником, а сейчас работаю над циклом лекций по композиции. Там у меня затрагиваются вопросы времени, тона, контраста, темы и сюжета, психологизма... Я разбираю примеры картин в историческом аспекте. Думаю, это все в конце концов может вылиться в отдельную книгу. Конечно, я далеко не первый, кто решился поговорить о несказуемом. Особенно в советское время наука сильно продвинулась. О композиции писали и Фаворский, и Кибрик, и мои учителя Осип Абрамович Авсиян и Николай Николаевич Третьяков. Капитальный труд Николая Волкова, конечно, тоже вспоминается. Но меня вдохновила моя собсвенная история любви к искусству, и уверен, что мне есть чем поделиться. Ведь я написал несколько больших картин, все-таки. И потом, все кого я перечислил, уже относятся к мыслителям прошлого. Ну, а мы что теперь можем? Современные художники о ремесле пишут редко. По правде сказать мне ничего не попадалось.

Расскажите про Ваших учеников, у Вас есть любимый ученик или любимая группа студентов?

Мне посчастливилось преподавать целых двенадцать лет. В общении с талантливой молодежью всякие были моменты, но теперь, когда прошло вот уже шесть лет с моего последнего дня в Академии, у меня такое ощущение создается, что все ученики любимые. Когда я только начинал преподавать, как и многие, был молодой, амбициозный и не понимал, почему я все рассказал студентам, а они так ничего и не поняли. Только спустя годы до меня, наконец, дошло, что на все это осознание требуется очень много времени, и только к третьему курсу у студентов начинают появляться ростки того, что посеял преподаватель на первом. На самом деле, если конкретно говорить, то особенно радуют те мои выпускники, в которых не мое творчество отразилось, а видна абсолютная независимость пути в искусстве. Мне выпала честь в какой-то мере повлиять на формирование художественных понятий у таких широко известных в наше время мастеров как Павел Попов и Виктор Маторин. Это активные живописцы, за плечами которых уже не одна персональная выставка. Они вместе учились в мастерской исторической живописи и оба прекрасные картинщики. Теперь каждый из этих мастеров динамично развивается. И это невероятно интересно - наблюдать, как художник все дальше продвигается от школы в сторону настоящего искусства. Попов теперь с головой ушел в пейзаж, много путешествует с этюдником, хотя у него за плечами несколько лет студийной работы над историческими картинами. Последняя выставка Виктора Маторина всех поразила живописно-поэтическими образами и высочайшим мастерством в обращении с красками. В наше время массового блуждания молодежи по лабиринтам так называемого современного искусства художники, продолжающие развивать русскую национальную культуру на высоком уровне, необходимы отечественной культуре как никогда.

Расскажите про Ваших учителей, кто из Ваших педагогов помог Вам больше всего в будущей профессии?

Я от каждого учителя что-то получил, мне кажется, нет учителей, которые вообще ничего не дают. О каждом из моих педагогов я могу вспомнить что-нибудь хорошее. Если называть имена, то это мой самарский учитель Юрий Александрович Коневский. Когда в училище попал, там с нами работали замечательные художники и педагоги: Журавлева Елизавета Васильевна, Владимир Александрович Конягин, Рафаил Андреевич Диденко, Матильда Михайловна Булгакова. Композицию вел, как я уже говорил, выдающийся теоретик Авсиян. К счастью он интереснейшую книгу успел написать и издать. “Натура и рисование по представлению”. в Суриковском институте нам отдавали себя: Борис Николаевич Кокуев, Рудольф Францевич Карклин и Петр Петрович Литвинский. Я с большим трепетом и уважением отношусь к учителям. Не говоря уж об Илье Сергеевиче Глазунове.

Ваш родной город Самара. Скажите, как часто Вы сейчас там бываете? Что сегодня привлекает Вас в родном крае?

Буквально на днях я вернулся с Волги, из села Ширяева. Вот уже четвертый раз меня приглашают принять участие в педагогическом проекте Самарского художественного музея под названием “Жигулевский Барбизон”. Они его проводят каждое лето. В прошлом году первый раз зимой собирались. Туда съезжается творческая молодежь: актеры, фотографы, кукольники, кузнецы, фольклористы и, понятное дело, художники тоже. Ну, а таких дядек как я привлекают их всех развлекать. Мне нравится. Мощный обмен энергиями получается. Они очень тепло реагируют на то, что мы им рассказываем. И мастер классы, конечно. Вот такое замечательное начинание.

Расскажите как вы создаете свои работы, сколько картин пишете в год?

В год я, как правило, пишу 1-2 композиции. Последняя серия работ была про Аляску. Писал по просьбе моего американского знакомого. Он сам по себе очень интересный человек, у него очаровательная жена, так вот, они нарожали десять детей, и теперь их растят. Такая вот забава. Но Шон (это его так зовут) очень умный человек. Знает, как правильно построить свою жизнь. У него появилась идея украсить свой дом картинами, связанными с освоеением Аляски русскими людьми. Я очень серьезно подошел к проекту, прочитал множество книг, и из всех сюжетов выбрал самые яркие, на мой взгляд. Первая картина о подвиге командора Беринга, а вторая о святителе Иннокентии Вениаминове, просветителе Аляски и Сибири. Поскольку в первой композиции участвует корабль, мне пришлось изучить анатомию корабля, вылепить серьезный макет из пластилина. Третья картина - это портрет пакетбота “Святой апостол Петр”.

Скажите, вы всегда лепите макеты из пластилина к своим будущим работам?

К большим серьезным картинам всегда. Я очень люблю лепить. Особенность реалистической картины в том, что в ней подразумевается убедительность. Если убедительности нет, зритель не поверит художнику.

У Вас есть свои индивидуальные приемы работы с картиной? Расскажите немного об этом.

У каждого художника есть в живописи свои “кулинарные” рецепты. Моя схема написания работы следующая. Сначала я ищу так называемую кашу, которая должна меня удовлетворить по накалу контрастов и цвета. Потом этот эскиз является шпаргалкой до конца работы, я на него ориентируюсь, чтобы не уйти в сторону от первоначального замысла. Как только колористическая каша понравилась, и я чувствую - это то, что я задумал, – перехожу к следующему этапу. На этом этапе работы я набираю материал и в эту кашу начинаю вставлять руки, ноги, силуэты людей, в общем насыщаю деталями. Так создается подробный эскиз будущей картины. Ну а потом я просто механически переношу его на полотно. На холсте идет работа над каждой формой. Ведь одно дело эскиз маленький, и совсем другое - в размере... Делаю все возможное, чтобы каждая деталь в картине была убедительной. Ну а напоследок нужно все оживить. Самая живопись начинается. Это интереснее всего. Идет корректура – где-то ужать, что-то вытянуть, от чего-то вовсе отказаться. С тоном и цветом идет завершающая работа. Потом остается последнее прикосновение – где –то добавить или убрать штрих, поставить точку.

Скажите, Вы придерживаетесь правил золотого сечения?

С моей точки зрения композиция должна быть, с одной стороны, тщательно продумана. С другой любая схема не должна выпирать навязчиво. Суриков говорил: ”Я сначала композицию старых мастеров любил, а потом ее повсюду и в жизни видеть стал”. Толпа в суриковских картинах воспринимается естественно, но над этим художник много трудился. Научился у Сурикова и старых мастеров в основу всего закладывать идею разнообразия. Картина не должна утомлять, например, все персонажи не должны быть одного роста. Ведь в жизни есть и толстые, и тонкие, и горбатые, и прямые. Когда смотришь на толпу, всегда поражает многообразие. Вот художник должен это постараться передать. Именно разнообразие всегда придает жизненности и убедительности картине.

Скажите, в основном Вы пишите картины на заказ или для себя?

В этом смысле мне повезло. И хоть я абсолютно не востребован как художник у себя на родине, моя русская традиционная живопись представляет интерес для западных любителей искусства. Зарубежные заказчики, к счастью, не диктуют мне ни тем, ни сюжетов, ни каких-либо композиционных решений. Обычно я ограничен тлько в выборе размера будущей картины. Пару раз, правда, были казусы с написанием портретов. Меня попросили написать именно так, и никак иначе. Но это ни к чему хорошему не приводит, потому что я с подрезанными крыльями не могу работать, это уже не творчество. Мне тогда сделали заказ на портрет бабушки, и вся семья в один голос потребовала, чтобы я ее изобразил сидящей в кресле на веранде и чистящей персик. С их точки зрения это должго было высветить ее образ изнутри. Ну, написал я свою “Бабушку с персиками”. Они остались довольны, а я знаю, что ничего из этого не получилось. Я всегда говорю, если заказчик хочет, чтобы работа удалась, он должен оставить художника в покое.

Скажите Вам важно всегда иметь доступ к своей работе?

Для меня важно, чтобы работа, отделившись от меня, прожила свою жизнь - украсила интерьер, например. Картина – это всегда вызов, который бросает заказчик. Посредством живописи он презентует себя обществу, показывает свой вкус и свои ценности. Если человек обратился ко мне - я рад возможности утвердить наши идеалы.

Вы считаете себя сложившимся художником?

Человек все время развивается, но как художник, в один момент я понял, что пора определяться и делать только то, что у меня хорошо получается, что мне нравится делать.
Просто наступила усталость от борьбы с самим собой, и я понял, что нужно
отдаться чему-то одному и получать удовольствие в лоне того, что ты можешь и делаешь лучше всего. Это и для людей самое честное. Принято считать, что самое сложное в искусстве – создать свое художественное лицо, объявить миру свой круг тем. Мне не удалось этого достичь. Но я не люблю плыть по течению, и никогда не ставил такой непосильной задачи. Зато занимаюсь тем, что мне нравится, и всегда стараюсь быть честным с самим собой и со своим зрителем.

Кто на Ваш взгляд самый интересный современный художник, имеющий свой собственный стиль?

Михаил Абакумов, Эндрю Уайет

Расскажите о Вашем отношении к современному искусству

Академия Церетели распахнула двери для художников всех направлений, но вместе с этим позитивным началом из школы, к сожалению, ушли прежние критерии мастерства, бережного обращения с формой. При кажущемся плюрализме в наши дни искусство кинулось в другую крайность - теперь традиционный реализм и традиционная культура попали в оппозицию, зато вперед выдвинулось современное искусство. Так, сейчас на деньги налогоплательщиков в Москве открыли музей современного искусства. Но там никак не представлена истинная картина состояния современной школы живописи. В наше время многие художники в своем творчестве осуществляют возвращение к корням, к истокам, работают в духе традиций русской культуры. Но в музее современного искусства, расположившегося по нескольким адресам, это никак не отражено. Да, они говорят “искусство”, но кроме понятия «искусство», есть еще «культура», и, с моей точки зрения, многое из того, что представляет сейчас современное искусство, не имеет к культуре никакого отношения. Ведь культура подразумевает преемственность традиций, а не то, что рождается на пустом месте из ничего, как «Черный Квадрат» Малевича. Казимир Северинович Малевич в своем дневнике написал, что «мировая культура во мне никакого следа не оставила», но никто об этом почему-то не говорит. Мне не понятно, почему с ним носятся как с писаной торбой, словно это великий деятель культуры, только не понятно какой, то, что не нашей культуры - это точно. Меня это задевает как человека, влюбленного в отечественную культуру. Я думаю, это издевательство над нами. А ведь русская культура обогатила весь мир, и если современная традиционная живопись зачахнет безо всякой поддержки, то в результате проиграют все. Художники русской школы обогатили мировую культуру яркими, самобытными произведениями человеческого духа. Почему мы теперь востребованы на Западе, а не у нас на родной земле мне не понятно, хотелось бы, чтобы было по – другому.

Что для Вас настоящее искусство?

В искусстве всегда присутствует интерес человека, живая душа, которая отодвинула все свои материальные потребности и обратилась к тому, чтобы сделать что-то предметом искусства. В искусстве нельзя упрятать свою ограниченность и жадность. Поэтому тот, кто берется за кисть, рискует оказаться голым. Всегда интересно как художник мыслил, когда создавал произведение. Искусство взаимно обогащает художника и зрителя, происходит взаимообмен энергиями.

Скажите, если бы Вам предложили миллион долларов за отказ от живописи, Вы бы приняли предложение?

Конечно, нет. Я считаю, что искусством художник занимается из-за внутренней потребности души выразить себя, а если человек рисует просто, чтобы заработать денег, то зачем тогда вообще заниматься живописью, есть множество других способов это сделать. Мне не хочется верить, что есть художники, которые отвечают на этот вопрос положительно.

Михаил Юрьевич, расскажите, чем Вы сейчас занимаетесь, какие у Вас планы на ближайшее будущее?

Я сейчас рад своему размеру жизни, есть время, чтобы узнавать новое, путешествовать.
Для меня всегда было важным самостоятельно отвечать на поставленные самому себе вопросы. В чем я чувствую у меня прореха, туда я и устремляюсь. Я недавно прочитал книгу замечательного искусствоведа Козлова «Покушение на искусство», в будущем мне бы очень хотелось издать собственную книгу подобного рода, украшенную репродукциями картин великих мастеров, чтобы любители искусства получили от контакта с книгой не меньше адреналина, чем от хорошего детектива. Пока с написанием больших картин у меня творческая пауза, с удовольствием буду писать только этюды и статьи. Больше всего мне хочется быть понятым, приносить людям радость. А что еще надо художнику?

Я знаю, что осенью у Вас пройдет персональная выставка в галерее «Измайлово», расскажите, что из своего творчества Вы планируете на ней представить?

Первоначально у меня была идея представить на выставке этюды, главным образом с Поволжья. Но я все чаще сталкиваюсь с просьбами друзей и знакомых показать работы, созданные в заграничных поездках, познакомить нашего зрителя с местами, которые ему мало знакомы, а потому интересны. Поэтому я планирую показать на выставке серию работ, написанных на американском острове Монхиган, штат Мэн. Кроме этого, я обязательно выставлю несколько своих исторических картин. Думаю, это будет сборная выставка работ самых разных жанров.

И последний вопрос, охарактеризуйте в нескольких словах Ваше жизненное кредо?


Человек сам строит свою жизнь, руководствуясь тем, что ему дорого и интересно.

Несмотря на то, что вопросы подошли к концу, хочется немного добавить в заключение беседы. Михаил Юрьевич производит впечатление очень открытого, светлого человека, живущего искусством и для искусства. Мастера остро волнует сложившаяся на данный момент ситуация в нашей стране, и это прекрасно, что художник не просто задумывается над тем, что происходит в мире искусства, но и старается изменить ситуацию, донести свое мнение до молодого поколения посредством телевидения и печати. Безусловно, это человек – дипломат, он четко отдает себе отчет в том, что и когда можно и следует говорить. Творчество этого художника хорошо характеризует фраза Ежи Леца: «говорить и писать можно все, что думаешь, но думать следует осторожно».


Беседовала с художником историк искусства Юлия Чмеленко